«В производстве случайных людей нет — многие не выдерживают»

Дмитрий Юрьевич Калинин 15 лет работает оператором пихтовской молочно-товарной фермы. Каждому ли дано это? Из каких слагаемых состоит его жизнь и труд? О чем мечтает и что его заставляет задуматься о смыслах бытия? Что вдохновляет? Каким убеждениям следует? Дмитрий Юрьевич раскрывает свое миросозерцание.

О ДЕТСТВЕ. Мы приезжие с Марийской АССР. Мне всего год был, когда мы приехали в Кивару. Папина сестра жила в Удмуртии. Она сказала, что в Киваре есть работа, дают квартиры. Тогда совхоз «Киварский» был крепким. Мужики с соседних совхозов на тракторах приезжали помогать с уборкой. Степанов был директором. Он хорошо принял нас. Папе доверили стогомет. Старый трактор, самый изношенный, но отец его сделал. Себя показал и ему дали новую технику. И сколько совхоз существовал, отец все время летом на стогомете, зимой на ферме трудился. Мама в детском саду медсестрой, воспитателем проработала.

Нас три брата. Я старший. Двойняшки душевнобольными родились. В садике, в школе их бесконечно обижали, смеялись. Выпустят их гулять во двор, только отвернешься — я же сам ребенок — над ними уже издеваются. Очень было неприятно. Да и на меня, наверное, косо смотрели, может, тоже какой-то… Все отражалось и на мне. А кому защищать их, если не мне? Отец всегда на работе, мама тоже, бывало, задерживалась. Раньше много живности держали. Чтобы коров в стадо отправить, в 6 часов встаешь. Овец гонишь. Приходишь со школы, с братьями занимаешься, по дому помогаешь. Выросли, конечно. Им сейчас 38, мне уже 41. Но осадок остался. С возрастом только приходишь к мысли, что особые дети, как мои братья, сами выбирают себе родителей, кто действительно будет о них заботиться. Братья-то меня сейчас на голову переросли, просто богатыри. Какая бы сейчас жизнь-то была с такой поддержкой будь они нормальными…

О СКИТАНИЯХ. После 9 класса сдал документы в Дебесское педучилище и поступил. Одновременно приняли и в музыкальную школу Воткинска. Хотел быть учителем. Но нигде учиться не стал. Хватило хоть ума сдать на права тракториста. Есть и корочка стропальщика, выучился и на оператора ЧПУ.
После основной школы сразу устроился в совхоз «Киварский». Года два поработал, а там совсем плохо стало. Зарплату зерном выдавали. Народ начал уходить. И я перешел на заправку. Не понравилось. Стал мыкаться. Где-то устраивался неофициально. Уже с хозяйкой сошелся. Создали семью, родился сын. Денег не хватало. Так не пойдет, подумал.
Подошел к директору рыбхоза «Пихтовка». Георгий Степанович Крылов спрашивает, что умеешь делать. Слесарем, токарем работал, говорю. Он хорошо отнесся ко мне, как отец. И сейчас со мной так же разговаривает. Придешь и выговоришься — хочется о накопившемся иногда… Стараюсь, чтоб хозяйка лишний раз не знала. Зачем ей это? У нее своих проблем хватает. О работе мы стараемся дома не говорить. Дома надо только о хорошем.
Взяли меня в рыбхоз токарем. Я станочник широкого профиля. Отработал год и слышу, что в Воткинске открылась строительная фирма «Мастер», что зарплатой хорошей обеспечивает. Только работать надо в Татарстане: на две недели уезжаешь, домой приезжаешь на одну. Не так просто было в эту фирму попасть. Взяли меня. Спросили, пойдешь на лопату, то есть разнорабочим. Пойду.
Попал в город Альметьевск. Проработал я там три года. Строили школы, спортивные комплексы, бассейны. Потом перевели в Казань. Еще четыре года прошло. Все, хочу домой, надоело скитаться. Семья в деревне, а я где-то таскаюсь. Как они там? Ни газа не было тогда. Дров наколешь, но все равно не хватает до моего приезда. Хозяйка с сыном мучаются. У родителей свое хозяйство. Приехал домой, говорю: Маш, не хочу больше уезжать, давай дома что-нибудь. Туда-сюда устраивался. Шабашная работа, копейки платят, обманывают, так как неофициально трудоустроен. Нет денег, тяжело. Давай попробуем вернуться в «Пихтовку». Пришел к Георгию Степановичу, думал, как еще примет. Удивился: как вчера. Георгий Степанович говорит: «Дима, теперь только на ферму. Пойдешь оператором!» Так и сказал. Я никакой работы не боюсь. Лопату, метелку дадут, на все соглашусь. Оператором так оператором. За тобой семья, ее нужно кормить. Тем более пополнения, младшего сына, ждали.

О РАБОТЕ. Пришел я в рыбхоз в 2007 году. Это было начало лета. Зашел на ферму и запах в нос ударил. Блин, думаю, как я здесь работать буду? Георгий Степанович приедет: Дим, как дела? Хорошо, все нормально. А у самого так тоскливо на душе. Транспортеры тогда были старые, гнилые, все это ломалось. Механизмы постоянно выходили из строя. Приходилось лезть в шахты, чинить. Бывало, домой не уходил — оставался ремонтировать. Так бесило меня все это. Должен вроде в белом халате работать, но ты не вылезаешь из навоза. Быстренько одежду сменил, давай заниматься молоком.
В самом начале моего пути зоотехником работала Елизавета Аркадьевна Васильева. Она строгая была, стружку хорошо снимала, но справедливая. Если накосячишь, заведет в кабинет, выскажет все один на один. Это мне очень нравилось. Сразу в строй входишь.
После декретного отпуска хозяйка моя, Маша, ко мне присоединилась. Она по образованию швея, классно у нее получается. Но решила устроиться в рыбхоз дояркой. На одной ферме работали. Осиновской фермы тогда в помине не было. Ей было комфортно, что я рядом. Но мне не всегда это давалось легко. Потому что хозяйка же — она своя, я ей схожу, помогу, а девчонкам-то не нравилось. И я уже: давай, Маш, как все. На работе мы — не супруги. Если есть возможность, помогу, но и других не обделю, чтобы никому не обидно.
Оператор — далеко не дояр, надо все время смотреть, чтобы работало все, крутилось, вертелось, чтобы механизмы все были в рабочем состоянии. Что можешь делать, делаешь сам. В тяжелых случаях обращаюсь к Александру Макарову, главному инженеру. Он всегда отзывается.
Конечно, бывает, что и устаешь, но стараюсь этого людям не показывать. В последнее время пошло расслабление. Тут остался один корпус, заполненный коровами. Раньше и в соседних корпусах мычали животные — везде бегал, смотрел, чтоб дойка нормально шла. Год назад в Осиновке сдали в эксплуатацию молочно-товарную ферму на 500 голов, и часть скота из Пихтовки перевезли туда.
В Пихтовке осталось небольшое количество коров. Надои упали. Зарплата тоже. Молока нет, говорят. Зарплата от молока. А работа-то не убавилась. Надо так же все прогонять и делать, на ферму, в конце концов, ходить. С утра пришел и до вечера. Долго меня фантомное чувство еще одолевало: приезжаю на работу, по привычке захожу в осиротевший корпус, кажутся голоса какие-то, шум, мычание, веселые переклички девчонок, а там пусто — ни души. Не было покоя. Идешь по коридору, оглянулся, а за тобой не слышно танкеров, моторов, свет не включен, просто мертвая тишина. Вчера было все, а сегодня ничего. Даже хозяйка на осиновскую ферму перешла. Только Наталья Лопатина, заведующая фермой, у себя в кабинете сидит, огонек у нее в окне горит. Транспортеры, молокопровод прогоняешь, чтоб нигде не замерзло. И думаешь: а что я тут делаю? Руки сильно опустились. Я даже не спал ночами. Все думал: кто завтра-то со мной будет? Идти не хотелось на эту работу. Что приходить? Смотреть на коллег, которые в таком же смятении находятся?
Потом слухи пошли, что будут скотину покупать. Думаю: вдруг в Пихтовку? Привезли нетелей глубокой стельности. Их здесь, у нас, оставили. Нам же тоже надо молоко получать. И ситуация лучше стала. Радость зародилась. Мы за этими нетелями как за малышами ходили. Кормили, убирали за ними. Раньше я никогда так к скотине не относился, как сейчас. И не гладил ее. Как-то все шло само собой, потому что я пришел на все готовое, работает и ладно, все, что от меня требуется, делаю. А за этот год я все переосмыслил. По сути, каждое животное пропустил через себя, каждой корове помогал в родовспоможении. Сначала было дико теленка принимать. Кровище, фу… Сейчас уже как ребенка воспринимаешь, подставляешься, чтоб не ударился сильно об решетки при рождении. Жалко как-то все равно.
С 2021 года все мои выходные можно по пальцам пересчитать. С напарником Алексеем Яськиным за всем следим. Смотришь на все уже другими глазами, ценишь. Сейчас каждую корову знаешь. За каждую переживаешь — не описать даже эти чувства. Может, эти перетасовки для того и нужны были, чтоб начать ценить свое дело.

О БОЛИ. Нет привычки звать «айда помоги». Сам я сделаю все. Однажды транспортер прогонял, надо было ремень надеть. Что-то обожгло. Думаю, наверное, кожу содрало. Дальше работаю. Жжет и жжет. Смотрю, у меня фаланги-то нет. Где я ее искать буду? Трактористу говорю: увези меня в город. А он удивляется: ты чего такой спокойный? Орать что ли? Меня тяжело из себя вывести. Но если вывели — все. Ко всему спокойно относиться тоже научила работа. Тут мало ли вдруг что-то с коровой… Приходится и нож в руки брать. Короче, мужчиной я стал капитально на этой ферме.
Очень быстро время летит, не думал, что задержусь на ферме так долго. Сам в шоке. Пятнадцать лет…
Я вообще боль-то привык терпеть. Как папа сказал: «Если сейчас тебе больно, холодно, то другим может быть еще хуже». Это я своим детям тоже говорю. Транспортером как-то работал. Как дало ломом по ноге-то! Она в мгновение стала черной. Думаю, вообще-то надо бы на больничный. Но нет, я отработал. Девчонки под руки унесли.
Бывало на работу еле приходишь со спиной, но расходишься и в строй входишь. Работа сама лечит.

О НРАВАХ И ДОЯРКАХ. Конечно, очень нелегко здесь трудиться. Сломаться можно в любой момент. А каково девчонкам? Жара или холод — никого не волнует. Тебе душно — вышел на свежий воздух. А доярке куда деваться — не отойти в дойку от коров. Мужики жалуемся, но вот они — девчонки — настоящие герои. Уж точно не люблю мужиков, которые ноют.
Девчонки иногда подходят: Дима, у меня тут то не работает, тут это. Могут все. Но идешь и помогаешь. Мы для того и поставлены, чтобы хоть как-то облегчить их труд. Мы опора, от них и наше благополучие зависит.
Наталья Афанасьевна сначала ко мне с недоверием относилась, но позже оценку смягчила. Она хороший наставник. Я и сам с недоверием отношусь ко всему новому, но если начинает что-то получаться, тогда уже — серьезно и с отдачей. Радуюсь большим цифрам на счетчиках танкера с молоком. Если цифры ползут вниз, начинаю бить тревогу, переживаю.
Мои доярки — самые лучшие. Бывают и с ними склоки, но это все мелочи. Если вижу грусть, как-то стараюсь, чтобы человек забыл хоть немного о своей печали, отвлекся. Сам я очень доверчивый и очень близко принимаю боль других.
Работал и в телятнике в прошлом году. Знаю теперь неплохо и эту работу. Тоже очень большая и серьезная ответственность возложена на девчонок. Особенно кормление самое, пожалуй, сложное дело. Откуда в женских руках столько силы — поражаюсь. Навозу столько нужно убирать, кошмар, а он то стылый, то жидкий, вонючий, им тоже очень нелегко.
Ветеринарные врачи тоже набегаются весь день по фермам. Люди добрые спят, а им звонок ночью: животному плохо. Никакой личной жизни.
Бывают внутри фермы передвижения, например, телок новых поставить на привязь, а они же дикие, попробуй подойди. Нас, мужиков-то, на веревке через кормушки, как перышек, перекидывают, а как дояркам… Вот тут уже мужчины точно пригодятся.
А когда кто-то из животных пропадает… И теленка жалко, конечно, но корову больше переживаешь, если она еще и добрая, сильная была, молоко давала. Добрые быстрее портятся. У меня сложилась такая статистика, что хорошая корова быстро потухает, а плохие, гнилые скрипят, но доживают. А добрая раз и пала.
У всех коров свой характер. Ходишь по ферме, промываешь оборудование, их не трогаешь даже. У коровы и рогов-то нет, но как даст! Уже каждую знаешь, которая может бодануть. Палку не беру — она и так на привязи, беззащитная. Бить ее, что она добрее станет? Нет. За что ее бить? Она такая есть. А доброй обязательно надо лизнуть тебя.
В вечернюю дойку отпускаю людям молоко по выписке, стараешься и фильтр чистый и ведро, чтобы неплохо о тебе думали.
В последнее время стал больше улыбаться, а улыбка и в самом деле заразна — в ответ получаешь улыбку. Стараюсь лишний раз не ссориться, избегать как-то этого. Человек говорит плохое, стараюсь сказать, что все намного лучше, чем есть. Очень люблю читать старые книги. Грибы люблю собирать до безумия, жаль, что нет времени. Хочу, чтобы у всех все было хорошо, чтобы у людей была только белая зависть.

О ПЛАНАХ И МЕЧТАХ. Зарплаты хочется, конечно, больше. Говорят, что начнется все налаживаться. Есть моменты: что-то надо поменять. Это все мелочи — сделают, обновят. Развития хочется. Чтобы не стояло все на месте. Эти старые перцы тоже пусть живут подольше. Пусть будут здоровые. Я смотрю, планы у них грандиозные. Молодежи это нравится, как ни странно. На старых иногда смотришь: ай, надоел уже, уходи. А Георгий Степанович нет, не такой. Ему как-то доверяешь что ли, идешь за ним.
Что мне в Степаныче нравится: как отец, как батя он разговаривает. Спокойный. Никогда не наорет. Иногда видно по нему, что психует. Смотришь на него и думаешь: это у нас проблема, а на нем целый совхоз. Все мы ведь надеемся на него. Сейчас про Кивару заговорили, о том, что восстанавливать заброшенные совхозом «Киварским» корпуса собираются. Я бы тоже пошел помогать в реконструкции. Кто знает, как жизнь повернется, может, наши дети тоже тут будут работать. Из-за этого хочется хозяйство сохранить.
Больно перемен-то не надо. Нужно, чтобы стабильность повышалась. Чтобы ты каждое утро думал: у меня же там столько работы… Это же хорошо, что столько работы! А если ее у тебя нет? Опять в город? Опять мыкаться? Не хочу. Я уже покатался. Это только хорошо там, где нас нет.

О СУПРУГЕ. Хозяйка уже десятый год трудится дояркой. Считаю, что на таком производстве случайных людей нет — многие не выдерживают. Моя Маша городская, но осталась в деревне. Звал я ее, говорил, давай в город уедем, а не уговорил. И к лучшему. А уважаю за то, что отважилась — подарила мне сыновей, не испугалась предрассудков людских о моих братьях, что через меня что-то перейдет моим детям. Как ее после всего этого не любить? Я вот часто об этом думаю и все больше ценю женушку. Иногда в шутку говорю ей: чего прицепилась русская к удмурту — не пойму. Вместе мы уже 21 год. Она и рукодельничает, все вяжет.
И построились в Пихтовке благодаря хозяйке. Тяжеловата далась стройка. Если лишние деньги появляются, и сейчас стараюсь материалом закупаться. Все время все дорожает, оглянуться не успеваешь. То, что на первое время деревянное строил, сейчас стараюсь капиталить.
Самое главное, чтобы хозяйка поддерживала. Хоть и говорят, что муж голова, а жена шея, куда повернет, туда и ты смотришь. Даже бомжом, алкоголиком можно стать. Все это в первую очередь от жены зависит. Все, что у меня сейчас есть, благодаря Маше. Самое главное на чем это все строиться — не уважение, не здоровье — без любви ничего не будет. А любовь надо поддерживать. Ни золотом, ни подарками — а добрым словом. Жене разве много нужно — сказал доброе, она уже улыбается, горы ради тебя свернет. А я на что мужик? Я все вытерплю, лишь бы было ей хорошо. Надо любить жену. Если любишь, терпи, ты мужик. Меня отец так воспитал. Я не себя люблю. Себя любить надо, но зачем это показывать: я в такой одежде, я на такой машине, у меня такое все… Не выношу этого. Пусть лучше у моих все будет хорошо. Я лошадь, плуг, я тащу все это, чтобы им было комфортно. Меня все устраивает.

О ДЕТЯХ. Сыновья — моя гордость. Младший, Степан, в 8 классе, есть и «двойки». Но, думаю, со школой все наладится. Я тоже в 9 классе только прозревать начал. А старший сын упорный, совсем другой. Плюс армия свое сделала.
Я сам в армии не был. В 1998 году как раз бы попал в Чечню. Я в семье один нормальный ребенок. Мама, оберегая меня от страшной участи, видимо, что-то сказала военкому. Я даже в Ижевске был в военкомате, выпросился, тихонько хотел съездить, но мама… Всегда был годен и вдруг стал не годен. Ее можно понять. И когда моего сына призвали в Мурманск на Северный флот, какие чувства гордости меня распирали! Его взяли, да еще в какие войска! На Северный флот так просто не попасть. Иван даже принимал участие в параде Победы в городе воинской славы — в Полярном. Значит, нормальный я человек — спустя годы это понимать начал. А держало меня это чувство столько лет — чувство моей неполноценности выдуманной мной же и навеянной со стороны.
Сын после армии сразу пошел работать. Хочет на следующий год на вышку поступить. Чем смогу, помогу. Пусть мои дети чувствуют, что у них есть отец.